Неточные совпадения
Царь все ближе к Александрову. Сладкий острый
восторг охватывает душу юнкера и несет ее вихрем, несет ее ввысь. Быстрые
волны озноба бегут по всему телу и приподнимают ежом волосы на голове. Он с чудесной ясностью видит лицо государя, его рыжеватую, густую, короткую бороду, соколиные размахи его прекрасных союзных бровей. Видит его глаза, прямо и ласково устремленные в него. Ему кажется, что в течение минуты их взгляды не расходятся. Спокойная, великая радость, как густой золотой песок, льется из его глаз.
Кто из вас бывал на берегах светлой <Суры>? — кто из вас смотрелся в ее
волны, бедные воспоминаньями, богатые природным, собственным блеском! — читатель! не они ли были свидетелями твоего счастия или кровавой гибели твоих прадедов!.. но нет!..
волна, окропленная слезами твоего
восторга или их кровью, теперь далеко в море, странствует без цели и надежды или в минуту гнева расшиблась об утес гранитный!
Это преимущество, потому что грамота помогла мне непостыдно и безболезненно (по крайней мере относительно) перекочевать из категории столпов в категорию пропащих людей; это злосчастие, — потому что грамота же помешала мне всецело отдаться
восторгам возрождения и этим самым уподобила мое существование ладье, плавающей по
волнам житейского моря без кормила и весла.
Он смотрел с
восторгом, с благоговением, как на что-то святое — так чиста и гармонична была красота этой девушки, цветущей силой юности, он не чувствовал иных желаний, кроме желания смотреть на неё. Над головой его на ветке орешника рыдал соловей, — но для него весь свет солнца и все звуки были в этой девушке среди
волн.
Волны тихо гладили её тело, бесшумно и ласково обходя его в своем мирном течении.
Появление Духа Земли, его слова, помнишь: «На жизненных
волнах, в вихре творения», возбудили во мне давно не изведанный трепет и холод
восторга.
Алексей Петрович вскочил на ноги и выпрямился во весь рост. Этот довод привел его в
восторг. Такого
восторга он никогда еще не испытывал ни от жизненного успеха, ни от женской любви.
Восторг этот родился в сердце, вырвался из него, хлынул горячей, широкой
волной, разлился по всем членам, на мгновенье согрел и оживил закоченевшее несчастное существо. Тысячи колоколов торжественно зазвонили. Солнце ослепительно вспыхнуло, осветило весь мир и исчезло…
Пришла новая
волна упоения миром. Вместе с «личным счастьем» первая встреча с «Западом» и первые пред ним
восторги: «культурность», комфорт, социал-демократия… И вдруг нежданная, чудесная встреча: Сикстинская Богоматерь в Дрездене, Сама Ты коснулась моего сердца, и затрепетало оно от Твоего зова.
Она опять запела. И еще несколько песен спела. Буйный
восторг, несшийся от толпы, как на
волне, поднял ее высоко вверх. Глаза вдохновенно горели, голос окреп. Он наполнил всю залу, и бился о стены, и — могучий, радостный, — как будто пытался их растолкнуть.
И бешеный хохот по всему залу. Очень еще публика любила другую его русскую песню, — про Акулинина мужа. Пел он и чувствительные романсы, — «А из рощи, рощи темной, песнь любви несется…» Никогда потом ни от чьего пения, даже от пения Фигнера, не переживал я такой поднимающей
волны поэзии и светлой тоски. Хотелось подойти к эстраде и поцеловать блестяще начищенный носок его сапога. Тульская публика тоже была в
восторге от Славянского, и билеты на его концерты брались нарасхват.
Когда он проснулся, ощущения масла на шее и мятного холодка около губ уж не было, но радость по-вчерашнему
волной ходила в груди. Он с
восторгом поглядел на оконные рамы, позолоченные восходящим солнцем, и прислушался к движению, происходившему на улице. У самых окон громко разговаривали. Батарейный командир Рябовича, Лебедецкий, только что догнавший бригаду, очень громко, от непривычки говорить тихо, беседовал со своим фельдфебелем.
С каким
восторгом я встречал
Час утра летнею порою,
Когда над сонною землёю
Восток безоблачный пылал
И золотистыми
волнами,
Под дуновеньем ветерка,
Над полосатыми полями
Паров вставали облака!
Графиня Белавина плавала в
волнах материнского
восторга.
Он погрузился в одну мысль о Мариорице. Вся душа его, весь он — как будто разогретая влажная стихия, в которой Мариорица купает свои прелести. Как эта стихия, он обхватил ее горячей мечтой, сбегает струею по ее округленным плечам, плещет жаркою пеною по лебединой шее, подкатывается
волною под грудь, замирающую сладким
восторгом; он липнет летучею брызгою к горячим устам ее, и черные кудри целует, и впивается в них, и весь, напитанный ее существом, ластится около нее тонким, благовонным паром.